И что от юности осталось

В последний день рождённый под
девятым знаком Зодиака,
в какой-то там влетел я год,
в Москве, в двадцатом... И Собака,
лизнув на счастье, на Восток
с равнин славянских убежала.
Я сделал первый свой глоток,
и путь продлился мой с начала.
...там вещий голос куковал.
Дни моей жизни, города,
ещё неясные тогда,
рождали звук предвосхищенья
какой-то редкостной судьбы,
летавший над землёй... Но тени
густели медленно. Вначале
нас под идею обучали,
осколки мыслей и сомнений
в кривые вставив зеркала.
Затем немного жизнь была.
С потягом веры и борьбы
лучами нас хлестал рубин,
и судьбоносные дела
впихнули в рот нам удила.
И ГДЕ МЫ ТОЛЬКО НЕ БЫЛИ:
ни в Дели, ни в Париже - 
не то, чтоб слишком рыжие,
но вязли где-то в небыли.
А цель в трубу нас засосала,
работы - прорва, денег - мало.
В системе, где не до людей,
цена им - грош в базарный день.
Бузить бузили, а поболе
привыкли к немощи и боли:
кто спился, кто махнул рукой - 
повис кладбищенский покой.
А кто, как стёклышко, был сух,
от взвеси заживо протух.
Друзья? - Да были ли друзья?
Дорога каждому своя.
И чья вина, что врозь пути?
Прости себе и им прости.
А женщин, если в них что есть,
вполне возможно перечесть.
И пусть царит их божество,
любовь - всё то же одиночество.
Так вот, отщипывая крохи,
тянули жизнь, тянули сроки
в глухом отсутствии поступка.
Мировоззренья штукатурка 
ещё румянила основы,
но до трагизма от смешного
был тот же шаг... Дороги спутав,
вновь начинаем от распутья.
И что от юности осталось:
почти вселенская усталость
да горький привкус пораженья.
Когда сбивают угол зренья,
но длится день и длится путь - 
решай последнюю задачу:
как, юности не взяв подачу,
собой себя не зачеркнуть?